До себя самой достучаться бы… В очередь.
Тихие неторопливые шаги, а лучше вызывающий, о многом говорящий топот… Уходя или сбегая с планеты, захвачу жалкий слепок чувств и впечатлений, так, на всякий случай.
Сбегать с планеты следует не оборачиваясь. Старый капрал-время будет отсчитывать мои шаги: шаг влево, шаг вправо, а дальше и так известно… Но всёже это лучше, чем беседовать на ты с Пустотой и писать на запыленных воздушных листах наши хроники. Писать о том, как мы сходились, словно концы шали : временно, но крепко. И то спадали единой каплей, то распылялись, разменивались на мелочи.
Пряча совесть в карман и окончательно путая сознательное с бессознательным, я переустановлю память, перезагружу взгляды, снова начну играть в нейтралитет.
Можно конечно засушить или забальзамировать пару воспоминаний и, поместив их под стекло, продолжать всю жизнь перемывать кости Македонскому, Наполеону, Сталину или Гитлеру, утверждая при этом, что сами не из робкого десятка. Или сталкивать лбами направления, течения, сопоставлять эпохи; позволять дергать себя за ниточки или самим, без лишних угрызений, тянуть канаты. Можно менять прически, передвигать мебель, ломать позвонки скрипкам или прятаться в мире башен, вальсов и романсов… Только это решительно ничего не изменит. Это не сможет заставить нас перестать прятаться за глупым смехом или маской жестокости. Пьеро никогда не засмеется.
Моя совесть уже выскальзывает из кармана, когда-то проронившего сердце. Что упало, то пропало. Стоит ли поднимать, чтобы снова наматывать те же круги?

Сбегать с планеты следует не оборачиваясь. Старый капрал-время будет отсчитывать мои шаги: шаг влево, шаг вправо, а дальше и так известно… Но всёже это лучше, чем беседовать на ты с Пустотой и писать на запыленных воздушных листах наши хроники. Писать о том, как мы сходились, словно концы шали : временно, но крепко. И то спадали единой каплей, то распылялись, разменивались на мелочи.
Пряча совесть в карман и окончательно путая сознательное с бессознательным, я переустановлю память, перезагружу взгляды, снова начну играть в нейтралитет.
Можно конечно засушить или забальзамировать пару воспоминаний и, поместив их под стекло, продолжать всю жизнь перемывать кости Македонскому, Наполеону, Сталину или Гитлеру, утверждая при этом, что сами не из робкого десятка. Или сталкивать лбами направления, течения, сопоставлять эпохи; позволять дергать себя за ниточки или самим, без лишних угрызений, тянуть канаты. Можно менять прически, передвигать мебель, ломать позвонки скрипкам или прятаться в мире башен, вальсов и романсов… Только это решительно ничего не изменит. Это не сможет заставить нас перестать прятаться за глупым смехом или маской жестокости. Пьеро никогда не засмеется.
Моя совесть уже выскальзывает из кармана, когда-то проронившего сердце. Что упало, то пропало. Стоит ли поднимать, чтобы снова наматывать те же круги?
